01.11.2011 в 13:13
Пишет Муся Коган:сказка
примечания:
1. асы - скандинавские боги.
2. у Одина много имен.
3. Слейпнир - восьминогий жеребец Одина
4. с великаном Тьяцци один раз случилась нехорошая история с участием Локи и Одина.
5. скальды - поэты.
Мед Квасира
читать дальшеНа третью неделю скитаний Одину наконец повезло. Между ветвями густого колючего кустарника, названия которому он еще не придумал, на холме стоял низкий, широкий дом.
- Мирного неба и сытной похлебки хозяевам! – гаркнул он, пытаясь привлечь к себе внимание.
- Пиры Вальгаллы, ты всегда так орешь? – спросил недовольный голос снизу.
Один посмотрел себе под ноги. На свежем пне сидел карлик и вырезал себе дудочку.
- Достопочтенный Квасир!.. Я надеялся, что вы услышите меня.
- Поэтому вопил, как раненый кабан. Грубый народ. Никакой тонкости восприятия.
Один проглотил хамство, напомнив себе – зачем потратил полторы дюжины дней и почти сносил неплохие сапоги.
- Достопочтенный Квасир, весть о вашем искусстве дошла и до богов. Я – Один, верховный из асов – и я готов.
Он снял шляпу и склонил голову.
- Готов на что?
- Ну. Глаз.
- Глаз?
- Я, - со страстью сказал Один, - готов лишиться глаза за дар сочинять.
- То есть ты думаешь – я поковыряюсь у тебя в глазнице, приклею жеваный подорожник – и добро пожаловать в мир поэзии?
- Что-то в таком духе, - признался Один. – И немного меда, - добавил он с несвойственной ему в целом стеснительностью.
- Ах, да. И хлебнуть ковш медку. И – поэт!
- Поэт, - подтвердил Один, чуя уже что-то неладное.
Карлик ловко спрыгнул с пня.
- Ослы, - сказал он, оценивающе глядя на дудочку, - песен не поют. Иди обратно в Асгард.
- Как?!
- Ножками, как сюда шел, - огрызнулся Квасир, спрятал дудочку в карман и засеменил к краю поляны.
- Достопочтенный Квасир! – возразил Один, белея лицом и хватая карлика двумя пальцами за плащ, - но я хочу уметь сочинять!
- Мало ли кто чего хочет, - сварливо сказал Квасир, высвобождая край плаща, - искусство не для всех.
Один отпустил карлика и притопнул. Поляна задрожала, деревья пригнулись, а дом Квасира заходил ходуном.
- Ты забываешься, маленький человек! – прогремел он, эффектно оттенив фразу предгрозовым шелестом листвы.
Квасир маленькими шажочками подбежал к нему, надув щеки от возмущения.
- Ты, - он больно ткнул пальцем Одину в колено, - думаешь, что можешь напугать поэта? Словоплета? Безумца от тайных рун? Того, кто слагает песни и сказки, кто безлунными ночами сухо рыдает, и каждый стон его отдается эхом в черной листве? Ты – пугаешь – меня?!
- Да. – Сурово сказал Один. – У тебя мерзкий характер и ты мне надоел.
Карлик прикрыл глаза рукой.
- Так пронзи же мою слабую грудь мечом! Ударь беззащитного. Порази тоскующего и одинокого! Прерви мои страдания в этом мире… с такими ослами, как ты.
- Я хочу учиться, - заявил Один и воткнул в землю меч.
- Щиты валькирий! То есть ты больше не мечтаешь презентовать мне свое глазное яблоко?
- Ну. Если глаз не нужен, я пока оставлю его при себе. Но я готов на все ради меда поэзии, - поспешно прибавил Один.
- Пес с тобой, - неожиданно сказал Квасир, - пойдем, попробуем. Дурак ты, кажется, большой, перспектива есть. Гарантий не даю.
И он повел верховного аса к дому.
***
- Плохо. Плохо. Очень плохо. Отвратительно, - Квасир отпускал не блещущие разнообразием комментарии, пока Один прилежно читал ему стихи. К шестой песне ас озверел.
- Я сидел над ними всю ночь, - значительно сказал он, комкая в руках шляпу.
- Ночь! Ха! – Квасир даже подпрыгнул на своем любимом пеньке. За месяц Один уже выучил все маршруты учителя – от дома к пенечку, от пенечка к озеру, от озера – домой. В затянутом тиной лесном озерце он с удовольствием плескался, фыркал, тряс маленькими скукоженными ручками. Ас исправно охранял его покой. – Он сидел над ними всю ночь! Что значит твоя жалкая ночь? Наплел шесть дешевых песен в предрассветный час, как пьяный менестрель за похлебку! Вообще, Хар, откуда у тебя эта страсть к сочинительству? Махал бы себе мечом, тискал белокурых серьезных баб. На Слейпнире, в конце концов, катался бы. Веселье! А ты в скальды лезешь.
- Лезу, - лаконично согласился Один.
- С ногами, - с отвращением сказал Квасир, - давай дальше.
- Ночью усталой, за вымя луну захвативши…
Квасир завыл, вцепившись себе в волосы.
***
- Больше не могу, - заявил Квасир как-то утром, забрасывая удочку в озеро. Один сидел рядом, читал «Словарь метафор», шептал себе под нос самые красивые.
- Что, учитель? – рассеяно переспросил Один.
- Слушать, как ты касаешься высокого искусства своим болтливым языком.
- В Асгарде я считался молчаливым!
- Мало ли какие порядочки в вашей столице! Ты пришел учиться поэзии, а болтаешь, как южная птица попугай. Наклонись-ка ко мне…
Он неожиданно плеснул асу в лицо чем-то сладким из простой солдатской фляжки, которую носил на поясе. Один дернулся, озлился, рукой оттирая губы, попытался что-то сказать, но губы его были теперь скреплены намертво. Он замычал как можно суровее.
- Это и есть, - сказал карлик, невозмутимо наблюдая за удочкой, - то, что вы сдуру ума зовете медом поэзии. Ты так о нем мечтал. Твоя возможность подумать. Сядь, ученик, не мельтеши. Остановись и посмотри вокруг. Роди в себе себя.
Один хотел тут же написать Квасиру возмущенное послание, побольше, о том, как негоже верховному из асов оставаться безъязыким, о том, как бесстыден и нахален карл, возможно даже о том, что он бросает сочинительство и уходит в отпуск, куда-нибудь на поле боя.
Но с силой рубанув мечом по безмолвному невинному песку, дыша с шумным присвистом, он сел обратно, закрыл книгу и уставился на воду.
Той ночью он спал ужасно, куда хуже, чем обычно – на изнанке головы толпились асы, великаны, люди Митгарда, гномы и вейры, все шептались и гомонили, тучи торопливо пробегали по желтому, угрожающему небу, Ёрмунганд сжимала кольцо.
На следующий день лучше не стало, потому что к Квасиру пожаловал Локи. Бог огня и злодейств был по обыкновению весел, блестел глазами, воровал ложки со стола и вообще вел себя непотребно. Один в который раз пожалел, что взял его в Асгард.
- Вотан, ты не представляешь, - болтал Локи, запихивая в рот горсть брусники, - какая скукота настала в Асгарде! Как ты ушел – все расселись по норам и чинно, мирно приглядывают за вверенными им участками работы. Никогда не думал, что скажу это – но, по-видимому, основное веселье обеспечивал ты! А казалось бы – зануда занудой.
Один зыркнул на него из-под сведенных вместе русых бровей.
- А почему сын Бора молчит? – Локи посмотрел на Квасира и тот неторопливо перевел взгляд куда-то вбок и вверх, - Неужели?..
- Ужели, ужели, - отозвался карлик в своей обычной любезной манере.
- Надо же, - Локи встал из-за стола, покачивая головой, - я и не знал, Атрид, что тебя интересует поэзия.
Один промолчал.
- Ну что же, все было очень вкусно, - бог огня с сарказмом обозрел стол, где стояли две миски с моченой брусникой, - богато и сытно. Я, пожалуй, пойду.
Один невозмутимо взял его за шиворот и пристально посмотрел в глаза.
- А? Что? Ах, опять…
Локи с оскорбленным видом выложил на стол спрятанную за поясом ложку.
- Липнут, честное божеское, липнут. Это все Тьяцци. Как опалил тогда ледяным дыханием – так и хожу по свету, как кусок руды. Пострадал за справедливость. Сердце, мое бедное сердце заледенело…
Он всхлипнул, утерся рукавом и Один ослабил хватку. Локи мгновенно слился наружу и заорал с крыльца:
- Жопа в шляпе!!!
Гулкий хлопок свидетельствовал о том, что бог мерзостей и пакостей превратился во что-то очень быстроногое и убежал.
***
Семнадцать лун подряд Один молчал. Квасир, как ни странно, почти над ним не издевался, вложив всю страсть в плавание и сбор ягод. Один так и не понял, когда он писал – карл либо суетился по опушке с туеском, либо сушил бруснику, по вечерам увлеченно ныряя в потемневшее к осени озерцо.
- Завтра я ложусь, - заявил как-то утром Квасир, сунув асу грязную миску. Мыть посуду входило в обязанности ученика.
Один, как мог, изобразил лицом вопрос.
- В спячку, - сварливым тоном пояснил карлик, - как все нормальные поэты. Ты что, не знал?
Ас пожал плечами и мотнул головой.
- Запасы не трогать, меня не будить. Выдержишь зиму – встретимся. Что ты трясешь головой, как припадочный? Жил же ты без меня как-то столетиями. И зиму переживешь. Думай, - карл поднял палец, - думай о том, что вокруг. И о себе думай, но не слишком.
С этими словами он полез за печку, не обращая более внимания на ошарашенного аса.
***
До самого зимнего солнцестояния Один жил в неказистом жилище учителя, писал и стирал стихи. Пока однажды утром не прискакал Локи.
- Бросай свой отпуск, лентяй лобастый! – заорал он, спешиваясь. – Великаны у стен Асгарда! Догулялся, дауншифтер!
Один сграбастал бога огня за шиворот и с угрожающим сопением встряхнул.
- Как я могу быть при чем? – возмутился Локи, - опять упреки, нелепые подозрения! Эти дубоголовые и без меня дорогу знают.
Верховный ас выразительно сплюнул в сторону и отнял у Локи поводья.
- А я? Отдай лошадку! Зови своего восьминогого, он без дела такие бока отъел. Вот уж кому полезно встряхнуться!
Один показал себе на губы, пошевелил бровями и взлетел в седло.
- Нет, ну это же надо, - возмущался бог огня в вихрящуюся пустоту, оставшуюся на месте, где только что стоял Один, - один лошадиный дурак, кроме свиста своего ненаглядного хозяина ничего и слышать не хочет. Другому вздумалось потеснить Браги, и ходит теперь безъязыкий, как деревяшка. А Локи – страдай! Я ведь и сгинуть могу в этой глуши. Сожрут меня, горемычного, медведи…
Локи всхлипнул от жалости к себе.
- Хорошо, что я предусмотрительный.
Он достал из-за пояса стыренное у Фрейи ожерелье, аккуратно надел на плечи и соколом взлетел в холодное небо.
***
Один вернулся поздно, весь в пыли и чужой крови. Собственное тяжелое дыхание звенело в ушах, где-то у него в сердце еще бились клинки, ржали кони и хрипели умирающие великаны, в последней судороге впиваясь ногтями в землю.
Слейпнир шел рядом с ним, ритмично постукивая восемью ногами о промерзлую землю.
Хотелось лечь и закрыть глаза.
Растянувшись на лавке, он забросил согнутую руку на лоб. За окном было тихо, Митгард ничего не знал о произошедшей битве.
Голая зимняя ветка размеренно стучалась в окно.
Сон не шел.
Один резко сел, натянул сапоги и вышел из дома.
Озерцо затянулось некрепким льдом, по одной стороне совсем прозрачным и хрупким. Ас треснул по нему посохом; с длинным звоном разбежались трещины, и осколки беззвучно ушли в темную воду.
Один сбросил с себя все, вдохнул и бросился в воду. Тело мгновенно ожгло, хребет заныл и попытался свернуться змеей, но ас вынырнул, захватил воздуха и снова молча ушел вниз, с силой шевеля ноющими ногами.
Выйдя на берег, он завернулся в плащ, отломил от дерева острый сухой сучок и стал торопливо чертить на снегу.
Слова и руны прожигали снег, растворялись в спящей земле, обвивали корни деревьев и поднимались наверх, в ледяной воздух первого дня после зимнего солнцестояния.
Ас разомкнул губы и улыбнулся.
***
Весной Квасир проснулся, сонно кинул в рот горсть прошлогодней брусники, потянулся и, кряхтя, вышел на солнце. Жаворонки где-то наверху пели новую песню. Зимнюю песню о войне.
- А неплохой вышел скальд, - пробормотал он, глядя на оставленные на крыльце золотые монеты Асгарда. – Жаль, что только на один раз.
URL записипримечания:
1. асы - скандинавские боги.
2. у Одина много имен.
3. Слейпнир - восьминогий жеребец Одина
4. с великаном Тьяцци один раз случилась нехорошая история с участием Локи и Одина.
5. скальды - поэты.
Мед Квасира
читать дальшеНа третью неделю скитаний Одину наконец повезло. Между ветвями густого колючего кустарника, названия которому он еще не придумал, на холме стоял низкий, широкий дом.
- Мирного неба и сытной похлебки хозяевам! – гаркнул он, пытаясь привлечь к себе внимание.
- Пиры Вальгаллы, ты всегда так орешь? – спросил недовольный голос снизу.
Один посмотрел себе под ноги. На свежем пне сидел карлик и вырезал себе дудочку.
- Достопочтенный Квасир!.. Я надеялся, что вы услышите меня.
- Поэтому вопил, как раненый кабан. Грубый народ. Никакой тонкости восприятия.
Один проглотил хамство, напомнив себе – зачем потратил полторы дюжины дней и почти сносил неплохие сапоги.
- Достопочтенный Квасир, весть о вашем искусстве дошла и до богов. Я – Один, верховный из асов – и я готов.
Он снял шляпу и склонил голову.
- Готов на что?
- Ну. Глаз.
- Глаз?
- Я, - со страстью сказал Один, - готов лишиться глаза за дар сочинять.
- То есть ты думаешь – я поковыряюсь у тебя в глазнице, приклею жеваный подорожник – и добро пожаловать в мир поэзии?
- Что-то в таком духе, - признался Один. – И немного меда, - добавил он с несвойственной ему в целом стеснительностью.
- Ах, да. И хлебнуть ковш медку. И – поэт!
- Поэт, - подтвердил Один, чуя уже что-то неладное.
Карлик ловко спрыгнул с пня.
- Ослы, - сказал он, оценивающе глядя на дудочку, - песен не поют. Иди обратно в Асгард.
- Как?!
- Ножками, как сюда шел, - огрызнулся Квасир, спрятал дудочку в карман и засеменил к краю поляны.
- Достопочтенный Квасир! – возразил Один, белея лицом и хватая карлика двумя пальцами за плащ, - но я хочу уметь сочинять!
- Мало ли кто чего хочет, - сварливо сказал Квасир, высвобождая край плаща, - искусство не для всех.
Один отпустил карлика и притопнул. Поляна задрожала, деревья пригнулись, а дом Квасира заходил ходуном.
- Ты забываешься, маленький человек! – прогремел он, эффектно оттенив фразу предгрозовым шелестом листвы.
Квасир маленькими шажочками подбежал к нему, надув щеки от возмущения.
- Ты, - он больно ткнул пальцем Одину в колено, - думаешь, что можешь напугать поэта? Словоплета? Безумца от тайных рун? Того, кто слагает песни и сказки, кто безлунными ночами сухо рыдает, и каждый стон его отдается эхом в черной листве? Ты – пугаешь – меня?!
- Да. – Сурово сказал Один. – У тебя мерзкий характер и ты мне надоел.
Карлик прикрыл глаза рукой.
- Так пронзи же мою слабую грудь мечом! Ударь беззащитного. Порази тоскующего и одинокого! Прерви мои страдания в этом мире… с такими ослами, как ты.
- Я хочу учиться, - заявил Один и воткнул в землю меч.
- Щиты валькирий! То есть ты больше не мечтаешь презентовать мне свое глазное яблоко?
- Ну. Если глаз не нужен, я пока оставлю его при себе. Но я готов на все ради меда поэзии, - поспешно прибавил Один.
- Пес с тобой, - неожиданно сказал Квасир, - пойдем, попробуем. Дурак ты, кажется, большой, перспектива есть. Гарантий не даю.
И он повел верховного аса к дому.
***
- Плохо. Плохо. Очень плохо. Отвратительно, - Квасир отпускал не блещущие разнообразием комментарии, пока Один прилежно читал ему стихи. К шестой песне ас озверел.
- Я сидел над ними всю ночь, - значительно сказал он, комкая в руках шляпу.
- Ночь! Ха! – Квасир даже подпрыгнул на своем любимом пеньке. За месяц Один уже выучил все маршруты учителя – от дома к пенечку, от пенечка к озеру, от озера – домой. В затянутом тиной лесном озерце он с удовольствием плескался, фыркал, тряс маленькими скукоженными ручками. Ас исправно охранял его покой. – Он сидел над ними всю ночь! Что значит твоя жалкая ночь? Наплел шесть дешевых песен в предрассветный час, как пьяный менестрель за похлебку! Вообще, Хар, откуда у тебя эта страсть к сочинительству? Махал бы себе мечом, тискал белокурых серьезных баб. На Слейпнире, в конце концов, катался бы. Веселье! А ты в скальды лезешь.
- Лезу, - лаконично согласился Один.
- С ногами, - с отвращением сказал Квасир, - давай дальше.
- Ночью усталой, за вымя луну захвативши…
Квасир завыл, вцепившись себе в волосы.
***
- Больше не могу, - заявил Квасир как-то утром, забрасывая удочку в озеро. Один сидел рядом, читал «Словарь метафор», шептал себе под нос самые красивые.
- Что, учитель? – рассеяно переспросил Один.
- Слушать, как ты касаешься высокого искусства своим болтливым языком.
- В Асгарде я считался молчаливым!
- Мало ли какие порядочки в вашей столице! Ты пришел учиться поэзии, а болтаешь, как южная птица попугай. Наклонись-ка ко мне…
Он неожиданно плеснул асу в лицо чем-то сладким из простой солдатской фляжки, которую носил на поясе. Один дернулся, озлился, рукой оттирая губы, попытался что-то сказать, но губы его были теперь скреплены намертво. Он замычал как можно суровее.
- Это и есть, - сказал карлик, невозмутимо наблюдая за удочкой, - то, что вы сдуру ума зовете медом поэзии. Ты так о нем мечтал. Твоя возможность подумать. Сядь, ученик, не мельтеши. Остановись и посмотри вокруг. Роди в себе себя.
Один хотел тут же написать Квасиру возмущенное послание, побольше, о том, как негоже верховному из асов оставаться безъязыким, о том, как бесстыден и нахален карл, возможно даже о том, что он бросает сочинительство и уходит в отпуск, куда-нибудь на поле боя.
Но с силой рубанув мечом по безмолвному невинному песку, дыша с шумным присвистом, он сел обратно, закрыл книгу и уставился на воду.
Той ночью он спал ужасно, куда хуже, чем обычно – на изнанке головы толпились асы, великаны, люди Митгарда, гномы и вейры, все шептались и гомонили, тучи торопливо пробегали по желтому, угрожающему небу, Ёрмунганд сжимала кольцо.
На следующий день лучше не стало, потому что к Квасиру пожаловал Локи. Бог огня и злодейств был по обыкновению весел, блестел глазами, воровал ложки со стола и вообще вел себя непотребно. Один в который раз пожалел, что взял его в Асгард.
- Вотан, ты не представляешь, - болтал Локи, запихивая в рот горсть брусники, - какая скукота настала в Асгарде! Как ты ушел – все расселись по норам и чинно, мирно приглядывают за вверенными им участками работы. Никогда не думал, что скажу это – но, по-видимому, основное веселье обеспечивал ты! А казалось бы – зануда занудой.
Один зыркнул на него из-под сведенных вместе русых бровей.
- А почему сын Бора молчит? – Локи посмотрел на Квасира и тот неторопливо перевел взгляд куда-то вбок и вверх, - Неужели?..
- Ужели, ужели, - отозвался карлик в своей обычной любезной манере.
- Надо же, - Локи встал из-за стола, покачивая головой, - я и не знал, Атрид, что тебя интересует поэзия.
Один промолчал.
- Ну что же, все было очень вкусно, - бог огня с сарказмом обозрел стол, где стояли две миски с моченой брусникой, - богато и сытно. Я, пожалуй, пойду.
Один невозмутимо взял его за шиворот и пристально посмотрел в глаза.
- А? Что? Ах, опять…
Локи с оскорбленным видом выложил на стол спрятанную за поясом ложку.
- Липнут, честное божеское, липнут. Это все Тьяцци. Как опалил тогда ледяным дыханием – так и хожу по свету, как кусок руды. Пострадал за справедливость. Сердце, мое бедное сердце заледенело…
Он всхлипнул, утерся рукавом и Один ослабил хватку. Локи мгновенно слился наружу и заорал с крыльца:
- Жопа в шляпе!!!
Гулкий хлопок свидетельствовал о том, что бог мерзостей и пакостей превратился во что-то очень быстроногое и убежал.
***
Семнадцать лун подряд Один молчал. Квасир, как ни странно, почти над ним не издевался, вложив всю страсть в плавание и сбор ягод. Один так и не понял, когда он писал – карл либо суетился по опушке с туеском, либо сушил бруснику, по вечерам увлеченно ныряя в потемневшее к осени озерцо.
- Завтра я ложусь, - заявил как-то утром Квасир, сунув асу грязную миску. Мыть посуду входило в обязанности ученика.
Один, как мог, изобразил лицом вопрос.
- В спячку, - сварливым тоном пояснил карлик, - как все нормальные поэты. Ты что, не знал?
Ас пожал плечами и мотнул головой.
- Запасы не трогать, меня не будить. Выдержишь зиму – встретимся. Что ты трясешь головой, как припадочный? Жил же ты без меня как-то столетиями. И зиму переживешь. Думай, - карл поднял палец, - думай о том, что вокруг. И о себе думай, но не слишком.
С этими словами он полез за печку, не обращая более внимания на ошарашенного аса.
***
До самого зимнего солнцестояния Один жил в неказистом жилище учителя, писал и стирал стихи. Пока однажды утром не прискакал Локи.
- Бросай свой отпуск, лентяй лобастый! – заорал он, спешиваясь. – Великаны у стен Асгарда! Догулялся, дауншифтер!
Один сграбастал бога огня за шиворот и с угрожающим сопением встряхнул.
- Как я могу быть при чем? – возмутился Локи, - опять упреки, нелепые подозрения! Эти дубоголовые и без меня дорогу знают.
Верховный ас выразительно сплюнул в сторону и отнял у Локи поводья.
- А я? Отдай лошадку! Зови своего восьминогого, он без дела такие бока отъел. Вот уж кому полезно встряхнуться!
Один показал себе на губы, пошевелил бровями и взлетел в седло.
- Нет, ну это же надо, - возмущался бог огня в вихрящуюся пустоту, оставшуюся на месте, где только что стоял Один, - один лошадиный дурак, кроме свиста своего ненаглядного хозяина ничего и слышать не хочет. Другому вздумалось потеснить Браги, и ходит теперь безъязыкий, как деревяшка. А Локи – страдай! Я ведь и сгинуть могу в этой глуши. Сожрут меня, горемычного, медведи…
Локи всхлипнул от жалости к себе.
- Хорошо, что я предусмотрительный.
Он достал из-за пояса стыренное у Фрейи ожерелье, аккуратно надел на плечи и соколом взлетел в холодное небо.
***
Один вернулся поздно, весь в пыли и чужой крови. Собственное тяжелое дыхание звенело в ушах, где-то у него в сердце еще бились клинки, ржали кони и хрипели умирающие великаны, в последней судороге впиваясь ногтями в землю.
Слейпнир шел рядом с ним, ритмично постукивая восемью ногами о промерзлую землю.
Хотелось лечь и закрыть глаза.
Растянувшись на лавке, он забросил согнутую руку на лоб. За окном было тихо, Митгард ничего не знал о произошедшей битве.
Голая зимняя ветка размеренно стучалась в окно.
Сон не шел.
Один резко сел, натянул сапоги и вышел из дома.
Озерцо затянулось некрепким льдом, по одной стороне совсем прозрачным и хрупким. Ас треснул по нему посохом; с длинным звоном разбежались трещины, и осколки беззвучно ушли в темную воду.
Один сбросил с себя все, вдохнул и бросился в воду. Тело мгновенно ожгло, хребет заныл и попытался свернуться змеей, но ас вынырнул, захватил воздуха и снова молча ушел вниз, с силой шевеля ноющими ногами.
Выйдя на берег, он завернулся в плащ, отломил от дерева острый сухой сучок и стал торопливо чертить на снегу.
Слова и руны прожигали снег, растворялись в спящей земле, обвивали корни деревьев и поднимались наверх, в ледяной воздух первого дня после зимнего солнцестояния.
Ас разомкнул губы и улыбнулся.
***
Весной Квасир проснулся, сонно кинул в рот горсть прошлогодней брусники, потянулся и, кряхтя, вышел на солнце. Жаворонки где-то наверху пели новую песню. Зимнюю песню о войне.
- А неплохой вышел скальд, - пробормотал он, глядя на оставленные на крыльце золотые монеты Асгарда. – Жаль, что только на один раз.